Изучение Кавказских гор на чеченской границе: это не то, что вы думаете
Маленькие черные фигуры идут вверх и вниз по зубчатому гребню. Патч голубого неба сверкает на сине-зеленые склоны голого склона, прежде чем он исчезнет за серыми, хлопковыми облаками. Крутой ветер кисти против моей кожи и несет запах сожженной древесины и древесного угля из моей джинсовой куртки, которую я вчера положил на барбекю, чтобы высушить ее.
«Видишь?» Гиорги указывает на хребет и берет его за сигарету. «Это Чечня. Это пограничный патруль. «
Я вырос с новостями о чеченском конфликте в 90-х годах. Я был слишком молод, чтобы понять это в то время, но меня все еще преследуют образы раздираемого войной Грозного, а также мертвых жертв и зданий, раздираемых осколками.
В Аргунской долине с грузинской стороны границы в Большом Кавказском горах чеченская граница выходит на нетронутый пейзаж метаморфических гор, где на стельках отделяются куски сланца. Палитра зеленого цвета, окрашенная травянистыми горами и смесью лиственных и вечнозеленых деревьев, настроена против коричневых и серых скал. Это, безусловно, не Чечня, которую я помню из передач BBC.
Наша группа расследует критики Анатори. Я просматриваю крошечные окна с маленькими каменными домами в коричневые и старые кости, лежащие в беспорядочной куче.
«Это было кладбище?» — спрашиваю я.
«Они были больными людьми, — говорит Гиорги. «Они пришли сюда, чтобы умереть, чтобы остановить распространение болезни. Это было частью культуры Хевсура ».
Я глотаю и смотрю в сторону. Я не могу представить, что я буду охотно умирать в одиночестве, даже среди красоты этого региона.
Хевсурети спрятан в Кавказских горах на севере Грузии и доступен только летом. Пересекая «дороги», сделанные из бульдозеристого горного мусора, прижатого к шинам, легко понять, почему проход закрыт зимой. Лично я нахожу это довольно ужасным в течение лета.
Семь часов из Тбилиси наш, микроавтобус советской эпохи, вяло взобрался на перевал Датвис-Джавис в густом тумане, прежде чем спустил нас по узким и неустойчивым грядам, проезжающим по склонам гор, окрашенных в оттенки блестящего изумруда. Я был в Грузии чуть больше недели, и я проголодался, чтобы увидеть большую часть страны. Однако никакого подготовительного чтения путеводителя не было подготовлено для грузинских дорог и вождения.
Гравийные дороги пусты, и единственный признак цивилизации проявляется в рушащихся средневековых башнях, которые сливаются в ландшафт.
Небо стало серым, и дождь пробил к автобусу. В этот момент мои ноги покалывали, а мой задний конец онемел. Дорога изогнулась в поворотах шпильки, идущей параллельно реке whitewater, до следующего часа мы прибыли в Шатили, крупнейшее поселение в Хевсурети.
Около 50 оборонительных башен составляют деревню, а некоторые даже относятся к 6 веку. Каменные и минометные башни поднимаются вверх по склону холма в темно-коричневых тонах, испорченные сильным дождем и водой, стекающей по склонным улицам. Многие башни заброшены, а население, состоящее из дюжины или около того, проживает в современных деревянных домах, расположенных по периметру. Некоторые башни восстанавливаются, различимые их плетеными балконами.
Вода просочилась через мою джинсовую куртку в течение нескольких секунд, и я воевал против скользких шагов, везших нас в укрепленную деревню, в то время как грузинские солдаты с любопытством смотрели на нас из-под своих камуфляжных шапок.
Наш гостевой дом расположен в отреставрированной башне, а номера являются основными. Широкие промежутки между деревянными балками дают нам очень мало личной жизни, но я удивлен и благодарен за то, что у нас есть электроснабжение с генератором, так как у меня нет покрытия для мобильных телефонов здесь.
Вечером запах барбекю дымился над башнями. Наши гиды подготовили традиционный грузинский праздник, под деревянным навесом на вершине деревни. Наш выбор грузинской кухни включал салат с ореховым соусом, острый овечий сыр, мясо для барбекю, грузинский хлебный хлеб с жевательным укусом, тушеные овощи — естественно запивая литрами грузинского вина.
Нико, наш водитель, достал пластиковую бутылку с прозрачной жидкостью.
«Сегодня вечером мы примем традицию грузинской тосты, — перевел Георгий.
Грузинская традиция включает в себя тостинг с вином, или, что еще хуже, чача, грузинский самолёт из виноградных семян, который должен появиться с предупреждением о состоянии здоровья. Моя печень плакала, когда Нико налил два пальца чачи в мою пластиковую чашку.
«Я хочу сделать тост в Грузию, эту прекрасную страну», — сказал Гиорги, прежде чем свалить свой стакан.
«Гармархос», — повторили мы в унисон. Чача сжег мое горло. Это напоминает мне pálinka, венгерский фруктовый дух, который мой дедушка использовал для моего британского отца каждый раз, когда он посещал семью моей матери. По крайней мере чача откусывает от влажного холода.
Я благодарен за мое минимальное похмелье, когда мы гуляем по склепам Анатори. Остальным не так повезло. Гиорги надевает солнцезащитные очки, чтобы покрыть его красные глаза.
Мы возвращаемся в автобус. Нико расчесывает гриб, который он только что снял с дороги.
«Хорошо, — говорит он, протягивая мне кусок сырого гриба.
Мой желудок свертывает мысль. Мне уже было трудно выпить на завтрак, грузинский сырный хлеб, который все еще забивает мои артерии. Я вежливо отказываюсь.
Мы отправляемся в автобус и добираемся до Муцо, последней деревни Хевсур, доступной на машине.
Наша дорога берет маршрутку через ручьи и в грунтовые дорожки с небольшими валунами из камня, которые мы вдавливаем в реку вручную. Тропа ведет мимо заброшенных деревень и полей дикой марихуаны.
Нико берет стебель каннабиса и передает его нам.
«Вытяните лист и втирайте его в руку», — говорит Гиорги.
Лист каннабиса падает под ладонь моей руки, освобождая сильный, узнаваемый запах.
Видение Гиорги смещается в сторону заброшенной военной машины.
«Бросьте это из окна, — говорит он, — если солдаты поймают нас, у нас серьезные проблемы».
Мы бросаем скомканный ствол, и я наклоняюсь вперед.
«Правда ли, что люди по-прежнему язычники?» — спрашиваю я, когда автобус тянется к базе заброшенного города. Я смотрю в окно, но все, что я вижу, это резкие скалы.
«Да, есть святыни с животными рогами, это предложения здесь. Жертвоприношения. Хевсуры поклоняются языческим богам, но они тоже христиане. Здесь он изменился совсем не так, даже во времена советской власти. Люди Хевсура по-прежнему носили кольчугу до 1930-х годов ».
Скалистая гора затеняет правый берег прозрачной, быстротекущей реки Андакистскали. Гиорги указывает на узкую шею в русле.
«Если вы хотите полить воду, сделайте это здесь, это происходит от ледника».
Я наклоняюсь и держу свою бутылку над маленьким каскадом. Вода приятна и освежающе холодна. Я смотрю на гору, и я могу разглядеть средневековую крепость, венчающую вершину, построенную на вертикальных террасах скалистой равнины. Горы близки в долине, чьи снежные вершины уже расположены в Чечне.
Поднявшись, мы проезжаем один деревянный дом.
«Последняя деревня перед Чечней, — говорит Гиорги, — здесь живет одна семья».
Мы на полпути в гору. Я останавливаюсь, чтобы дышать и тереть мои больные телята. Каменные башни растут на склоне горы на фоне зеленых вертикальных склонов, возвращающихся в долину. Я задерживаю дыхание, и я вдохновлен надеть эльфийскую броню и отправиться исследовать.
Нет никакого безопасного пути к цитадели, только следы, разбросанные с мусором и заросшими растениями. Муцо был когда-то крупным оплотом в средневековой Грузии, но его башни заброшены и открылись в небо.
На Западе этот поход нарушил бы все правила здоровья и безопасности, которые только можно себе представить. Я поднимаюсь по чистому скальному лицу с бороздами для ног и только пыльные пятна, чтобы соединить мои пальцы. Я проскальзываю. Мое сердце падает на мою грудь. Я делаю ошибку, глядя вниз на куски скалы, прыгающие с горы в долину внизу. Я выдыхаю и закрываю глаза. Я почти на месте.
Дрожа, я добираюсь до вершины. Я врезался в сторону храма, а острые края копались в моей спине. Я глотаю содержимое моей бутылки с водой и просматриваю окружающие долины.
Я влюбляюсь в возвышающиеся туманные горы, покрытые снегом, два крошечных каменных застава, которые отмечают границу и солнечные пятна на крутой долине, покрытой зеленой травой шартреза, акцентированной ледниковыми потоками. Шепот ветра и зов одинокого орла — это единственный звук, выходящий за пределы болтовни нашей группы.
Наконец, мои дыхательные стойки, и я понимаю, что каждый синяк на моем теле, даже риск попасть сюда, стоит быть частью Хевсурети, даже на мгновение.
By Jennifer Walker
About the Author
Дженнифер Уокер — англо-венгерский писатель-фрилансер, живущий в Будапеште, Венгрия. После грязного прошлого, связанного с кандидатом в физику, она бросила осторожность на ветер, чтобы следить за ее мечтой писать. В 2012 году она отправилась в Тбилиси, Грузия, чтобы работать в национальной газете Georgia Today. Она специализируется на путешествиях, искусстве и культуре и пишет для Kunstpedia, ARTES Magazine, The Huffington Post, GOOD Magazine. Ее работа также появилась в Gadling, Viator, сети Matador и многом другом. Чтобы узнать больше, посетите или следуйте за ней в Твиттере:.